Из книги "Свой крест", Москва, "КРУК", 2000г

Александр Дробязко


КЛИКУША


Утро всегда приходит неожиданно. И тогда, когда уже совсем не ждешь рассвета, - надеясь лишь на звезды далекие, которые там, за облаками и навязчивым, душным туманом. Приходит солнце. Приходит утро... Последние, робкие следы тумана собираются над рекой, а небо становится все светлее и голубей. Дышать становится легко. И думать легко. Оттого, что ночные, нелепые мечты, печали, грусти и страхи, собрав страшные сны уходят, растворясь в новом дне, в котором всегда оживает надежда.
Надежда на лучшее, среди хорошего. Надежда на хорошее, среди плохого. Надежда на надежду, среди безнадежности. Надежда...
А легкий туман над рекой, остается лишь напоминанием, о темной и обманчивой ночи, в которой хотелось рассвета, за которым утро обнимется с надеждой.
Утро.
Бывший инженер Пирожков особенно любил эти часы, стараясь побыстрее встать с постели и, выйти навстречу к светлой и тихой природе, что бы снова и снова ощутить ее величавое спокойствие и достоинство перед нами суетящимися.
Он вышел на веранду и стал осторожно спускаться по скрипучим, ворчащим ступеням, норовившими неожиданно провалится и перекалечить человека.
Ступени тихо поскрипывали. Ступени будто вспоминали свою молодость: гордые, уверенные в себе сапоги, быстро и весело взбегавшие по ним, которые со временем превратились в вялые шашки пенсионера, молчаливого и осторожного. Они уже не надеялись стать новыми. И теперь они напоминали о себе другим людям, которые вдруг, на самое легкое мгновение оказывались в далеком прошлом и понимали... Понимали себя и, совсем немного, понимали ступени, когда-то такие надежные, а теперь... Последние ступени скрипнули особенно резко. Пирожков изловчившись, спрыгнул на землю.
Впереди было утро и, оттого, не хотелось долго размышлять о старой, большой, неуклюжей даче, в которой он с женой и дочерью снял комнату на летние месяцы.
В городе не было утра с чистым воздухом, а на шести, недавно полученных сотках, если подналечь, напрячься и еще раз подналечь, то, чаще всего, зарабатывают только два квадратных метра, теперь не бесплатные...
Да. Наступило Теперь. Оно и должно было наступить, только потому, что Теперь наступает всегда. И для Пирожкова Теперь обернулось, вынужденным и тихим увольнением с оборонного завода, потому что Теперь, будто, оборонять стало нечего, и переходом на подработку шофером на своей личной машине, подменяя одного из штатных извозчиков, когда тот напивался, либо болел, будучи человеком, хотя и пожилым, но уважаемым в Теперь уважаемых кругах людишек из низшей касты мафии...
Но впереди было утро. И в это утро думать о плохом не хотелось.
Пирожков прибавил шагу и устремился по сонной улочке к реке.

2

Жесткий и холодный взгляд чувствуют многие. Пристальный взгляд еще больше. И вовсе не потому, что в этом что-то есть или чего-то нет мистического, а лишь потому, что люди, занятые своими повседневными думами обыкновенно стараются не обращать внимания на людей им не необходимых, тем более на обычных прохожих.
Старуха смотрела вслед Пирожкову. Смотрела пристально и недоверчиво. Он сразу узнал ее. Каждое утро она выходила из старой генеральской дачи и, обойдя ее, становилась у забора в тени деревьев и из-за кустов напряженно всматривалась в прохожих. Со своими знакомыми она здоровалась сдержанно, легким кивком головы, а незнакомые прохожие вызывали ее особое внимание.
К соседям она почти не ходила, потому что знала о них достаточно для того, что бы не ходить к ним вовсе. И, если бы не хозяйка Пирожкова, еще молодая женщина лет тридцати пяти, которая сама пригласила ее однажды вечером, перед каким-то малозначительным церковным праздником, Пирожков и не узнал бы о старухе ничего.

3

Муж хозяйки дачи , где квартировали Пирожковы, настолько успешно стал заниматься реформами и бизнесом, что совсем потерял форму и оставшись не то что без лица, а и без здоровья, превратился из штатного сотрудника министерства в хронического алкоголика и постоянного обитателя одной из престижных больниц под неусыпным наблюдением нищих и оттого подобострастных докторов, которые так и не смогли справится с затянувшейся болезнью пациента, теперь именуемой не иначе, как " хроническая простуда".
Оставшись одна в возрасте первого заметного угасания, Валентина Андреевна, испытав легкое разочарование от попыток обрести себе новый интерес, бросилась к Богу, просить о возвращении мужа "во здравии и разумении". Но к этому времени Бог пока не сумел сотворить из нового русского старого активиста комсомола и приличного семьянина, хотя бы по документам. Валентина Андреевна подумала, что Бог утомился и стал потихоньку отворачиваться, что бы заняться более важными и подобающими для Бога делами...
- Надо просить! Просить и просить! - отреагировал свой собственный тихий советчик, который появляется у каждого, особенно в случаях, когда опасность или горе расцениваются, как непреодолимые и безысходные.
И Валентина Андреевна обратилась за помощью к Марии Иосифовне, своей соседке по улице, которая в течении последних пяти-шести лет в отношениях с Богом познала больше, чем за все восемьдесят с лишним лет жизни, да и гораздо больше, чем все окружающие, что сама она частенько подчеркивала.
В тот вечер, когда Пирожков неожиданно вошел в комнату, Мария Иосифовна быстро умолкла и пристально посмотрела на незнакомца своими серыми, будто металлическими глазами, в которых не было ни мягкости, ни ласки, а только жил холод, недоверие в соседстве с какой-то неясной озлобленностью. Пирожкову сперва это показалось довольно странным, ибо он считал обретающихся у храмов людьми добрыми, хотя и часто убеждался в обратном, удивляясь тому, что несшее добро приносило в сердца этих людей зло. Иной раз ему казалось, что сердца этих людей были злы изначально...
Валентина Андреевна заволновалась от прерванной тайной беседы и поспешила быстро представить вошедшего.
- Это - Сергей, мой квартирант. Комнату у меня сняли. А то одной... - Валентина Андреевна, как бы оправдываясь, окинула взглядом дом, в котором ей, действительно часто, становилось одиноко и тоскливо. - Сами понимаете...
Мария Иосифовна чуть усмехнулась, потому что тоже жила одна, да и дом ее был не меньше.
...одной как-то ночью неприятно. А тут все таки рядом хоть кто-то, - снова заметила Валентина Андреевна, вызвав еще одну недобрую усмешку Марии Иосифовны.
- А с Таней мы вместе работали. Ну, в НИИ. Еще тогда. В одной лаборатории... - начала было снова Валентина Андреевна, но поняв, что Марию Иосифовну это совершенно не интересует умолкла.
- Понятно, - сухо и резко произнесла Мария Иосифовна. И только одно это слово было сказано так, будто оно имело множество других, вполне определенных и неопределенных смыслов, о которых можно было только догадываться.
На минуту воцарилось молчание.
Пирожков хотел было выйти, но остановился в дверях.
А Валентина Андреевна, чуть помолчав, разразилась многословием и стала возмущаться тем, что жить теперь стало трудно.
Трудно так, что Сергею, хорошему специалисту оборонного завода приходится...
Упоминание об оборонном заводе Сергей сразу почувствовал и на изменении к себе интереса Марии Иосифовны. Она стала смотреть на него чуть исподлобья, чуть жестче и, будто, с осознанием собственной власти над ним. Он сразу узнал этот стандартный взгляд, ибо так смотрели на него в первом отделе, в совсем недавние времена, в момент заполнения необходимых и совершенно не необходимых бумаг. После такого взгляда Пирожкову казалось, что он в действительности, что-то солгал, либо не упомянул, даже, и тогда, когда он говорил чистую правду, ибо этот взгляд настолько не верил никому, что мог вызывать у человека неверие к самому себе.
Разговор, тем не менее, еще продолжался несколько минут.
Говорила в основном Валентина Андреевна.
А Мария Иосифовна, все так же, чуть усмехалась, воспринимая сентенции молодухи, как издержки возраста.
И лишь при прощании, у самой двери, Мария Иосифовна, сделавшись, будто, добрее, обратилась к Валентине Андреевне:
- Просить, просить Господа надо. Просить... Он поможет. Он человеколюбец. Он всем добрым людям помогает. И тебе поможет, милая. Не сейчас, так в другой раз. А ты проси, проси. Он и тебе поможет. Он тебе и мужа возвратит. Он тебе и счастье даст. Он тебе и жизнь твою сложит. Проси... Он поможет. Завтра сходим к отцу Евстафию. Он, обязательно, поможет. Поможет... Ну, храни тебя Бог, милая. Храни тебя Бог, голубушка. Храни тебя Бог...
Мария Иосифовна перекрестила пространство перед собой, быстро обернулась и, не смотря на свои годы, проворно зашагала по дорожке к калитке.

4

Пирожков в этот вечер долго не мог уснуть. Он о чем-то думал, несколько раз вскакивал с кровати и выходил покурить на веранду. Затем он, покашливая и чертыхаясь, снова ложился в постель и смотрел куда-то в темноту, пустым, безвольным взором. Вздыхал. Что-то шептал про себя. Пока, наконец, не спросил жену:
- Тань, а Тань. А че эта старуха. Кто она?
Жена тоже не спала, наблюдая за мужем, оттого ответила разу:
- Да, ну ее. Чего она тебе. Старуха как старуха. Муж бывший генерал КГБ. Умер лет так двадцать назад. Теперь одна...
- Генерал КГБ. А я то думал.
- А ты не думай, а спи. Я ж тебе говорю, что он умер. Двадцать... А может и больше. Черт его знает. Вот...- жена с силой шлепнула себя по лицу. - Опять эти комары. Достали. Я же тебе говорила: не забудь комарилку. Хоть на руке запиши. Слышишь...
- Ладно. Ну, привезу. В этот раз точно.
- Да. Тебе что? Жену комары грызут, а тебе старуха покоя не дает. Вот...- жена снова отмахнулась от наседавшего комара. - Да. Спи ты. И без твой старухи тошно...
Пирожков ничего не ответил. Он дождался пока его жена уснула. Повздыхал еще минут пятнадцать и уснул сам.

5

Ранним утром следующего дня Пирожков снова лицезрел Марию Иосифовну и еще одну женщину из соседних домов в длинных, до пят, юбках, с огромной, и ,оттого, какой-то неестественной, иконой. На фоне толстого, отечно - красноватого, испитого лица тетки, топтавшейся рядом со старухой, икона смотрелась, будто, разделочная доска. Мария Иосифовна вошла во двор, а тетка Ловко щелкнув зажигалкой, прикурила и осталась на улице.
Валентина Андреевна уже ждала их. Она неуверенно, поддерживая подол и стараясь на зацепится им за торчащие то тут, то там ржавые гвозди, медленно и осторожно стала спускаться с крыльца. Ступени поскрипывали. Валентина Андреевна пристально смотрела себе под ноги. Ступени скрипнули еще раз, но не провалились, дав возможность хозяйке начать новую страницу своей жизни.
- Во, приперлись, - буркнула сзади жена Пирожкова. -И эту дуру к себе зацепили. Божьи людишки, твою... Прости, Господи.
Сергей расслышал, как жена сплюнула на пол.
Он снова хотел посмотреть в окно, на удаляющихся, но жена требовательно прервала его наблюдения.
- Серега! Слышь, ты глянь, Валя спит?
- Спит. А что?!
- Серега...- ласково позвала его жена и похлопала по кровати рядом с собой. - Ну... Серега... Ну иди ко мне.

6

Пирожков откинулся на подушки и посмотрел на жену, которая прямо с постели вышла на веранду и высунулась в окно.
-Тань, ты б оделась...
- Хорошо То как. Какое утро. Правда здорово, - жена не обратила никакого внимания на слова мужа.
- Тань, ну, Валя проснется, - начал беспокоится Пирожков.
Жена вздохнула, потом резко повернулась и медленно стала подходить к мужу, стараясь что бы он рассмотрел ее всю. - Серег, как я тебе. Еще ничего, правда, - она остановилась и сделала несколько плавных движений животом. Потом она провела по животу руками вверх стараясь приподнять грудь и приоткрыла рот, будто в ожидании поцелуя....
- Да, оденься ты, - раздраженно заметил Пирожков.
- Ну, - притворно нахмурила лицо жена. - Тоже мне нашелся этот... отец... Онуфрий, что ли.
Она села на кровать, явно желая продолжить любовную игру с мужем. Но Пирожков чуть отодвинулся, давая понять, что жена может только прилечь рядом с ним.
- А хочешь Серега расскажу тебе стишок об отце Онуфрии. Между прочим, все слова на "о"... Отец Онуфрий обходя Онежское озеро обозревал обнаженную Ольгу. Ольга, Ольга, отдайся отцу Онуфрию. И Ольга отдалась отцу Онуфрию... Знаешь?
- Знаю, нам его Карабасов на дне рождения рассказывал... Тоже мне типчик. Он на тебя еще приглядывался, блядун. - Ладно, приглядывался да не пригляделся, - вдруг изменила тембр голоса жена.
Она встала, подошла к стулу, на котором лежала ее одежда:
- Хм, блядун. Хорошо хоть блядун, а не то, что некоторые. Шучу, конечно. А если серьезно, то сама же Валька говорила, что этот отец Онуфрий или... ну, этот, отец... бывший художник. Сперва баб голых рисовал, а потом, что-то там в личной жизни... Потом, может пустые бутылки рисовал. А потом...
- Тань, побойся Бога.
- Чего? - Татьяна удивленно посмотрела на мужа. - Сейчас побегу к этому алкашу исповедоваться. Нет. Вот пойду к нему и скажу: - Эй, отец мой, ну-ка нарисуй меня, пока старухой не стала ... ну, хотя бы у тех кустов возле речки.
- Ренуар ,- попытался выказать свою эрудицию Пирожков.
- Чего? Сам ты, когда пива надерешься, как писсуар. А я вот думаю: -Трахнет он меня в этот момент или...
Пирожков замолчал и зло глянул на жену, не понимая маленькой женской мести за отвергнутое желание.
- Ладно. Это я так. Я ж тебя одного гада люблю, хотя ты и лох у меня... - женщина быстро уловила настроение мужа. - Ну, все. Пора Вальку будить.
Пирожков нехотя стал подниматься с кровати.

7

В этот же день, ближе к вечеру, Пирожков встретил у калитки Валентину Андреевну, которая прощалась с Марией Иосифовной. Та сперва говорила громко, отчетливо и наставительно:
- Святой отец на это тебе благословения не давал. А раз не дал, то и дело это не богоугодное, а богопротивное.
- Но можно же его попросить... Может передумает, - попыталась возражать растерянная женщина.
- Вот в следующую... - Мария Иосифовна, издалека завидев приближающегося Пирожкова, перешла на шепот, из которого приближающийся мог разобрать только:
- Господи... господи... боже тебя упаси... и не вздумай... господи...
Потом Мария Иосифовна зло зыркнула в сторону Пирожкова и быстро заторопилась домой. Она снова заговорила громко и важно:
- Ну, прощай голубушка. Храни тебя Бог.
- Спасибо вам, Мария Иосифовна. Спасибо...- Валентина Андреевна несколько раз поклонилась старухе, как-то неестественно, улыбнулась и быстро отвернувшись в сторону вошла во двор.
- Привет. Слушай, Валя, а чего эта старуха злобная такая. Они все там что ли такие? - Пирожков задал вопрос, который вынашивал в мыслях целый день.
- Добрый вечер, - неожиданно холодно ответила Валентина Андреевна, и пробормотав что-то, быстро прошла мимо удивленного Пирожкова.

8

Только к полудню следующего дня Валентина Андреевна стала разговорчивей и веселее.
- Валь, а красивые места у вас здесь, - заговорила с ней за обедом жена Пирожкова. - Ты знаешь, Валь, мы б тоже не прочь здесь участочек заиметь. Ну, хотя б... Хотя б вон там, лесок, который за дачами.
Сергей сразу вспомнил этот довольно большой участок леса, расположенный за дачей старухи, Участок, окруженный заборами, на очень хорошем, близком к реке месте, но который , на удивление, никто не занимал.
- За ее дачей. Нееет, Тань. Там никто. Никто туда не хочет.
- А чего?
- Кто- то что-то знает. Кто-то не знает, но не хочет туда никто. Ну, мне бабушка уже перед самой смертью говорила, что муж ее, Иосифовны, тогда когда продвинулся и эту дачу получил. Ну, как и мой дед. В тридцать седьмом... Он тогда уже до полковника. Ну, так вот, муж этой Иосифовны, часто документы привозил домой. И сжигал. Бабушка говорила, как раз там в леске за дачами. Столько сжигал. Иной раз, даже, грузовиком привозил.
- Документы? - переспросил Сергей.
- Ага. И по ночам сжигал. А потом это место никто не занимал. Так и не строят там до сих пор. Даже, эти новые. Ну, не занимает никто это место, - Валентина Андреевна вздохнула и умолкла, казалось она что -то знает еще, как и все в поселке, но даже теперь говорить не решается, сохраняя местную тайну, ибо многие из жителей этого поселка хранили не только эту, но и другие тайны, так и уходя с ними в небытие.
А Пирожков решил, непременно, отправится следующим утром на тот участок леса, о котором шел разговор за обедом.

9

Стройные сосны и ели устремляли свои стволы и ветви в небо, а под их тенью тихо и буйно росла зеленая, неокрепшая трава, которая смешавшись с мелким мхом, становилась сама низкорослой, но аккуратно выстилала пространства между деревьями.
Пирожков обратил внимание на то, что ни один забор не выходил калиткой к этому леску. Дома будто отвернулись от леска. И только овраг, который спускался к реке оборачивался к лесу не спиной серых и коричневых, подгнивших досок, а яркими буйными, но немного грустными, полевыми цветами. За оврагом река делала поворот и исчезала в роще, пряча свои воды в ветви вольных деревьев перед широким, золотистым полем.
В леске было спокойно и тихо.
То там, то тут вспыхивала трелями веселая птица.
Сергей ступал сперва осторожно, разжигая себя страшными догадками, сошедшими в память, будто, с экранов телевизора, а затем,как-то успокоился и зашагал смело, вдыхая свежий воздух и подумывая, что неплохо бы именно здесь и отстроить свой новый дом, если бы появились деньги. Если бы...
Он не сразу увидел старуху.
Она стояла молча, чуть прячась за стволами деревьев в своем длинном платье, поверх которого был наброшен старый халат и напоминала колдунью из стандартных фильмов для домохозяек. Разве, что халат напоминал о чем-то, совершенно новом, совсем не свойственном строгому платью старухи.
Старуха стояла будто пограничный столбик, строго и надежно, всем своим видом указывая на то, что Сергей должен был возвратится за него. Однако Пирожков не придал этому значения и подойдя к Марии Иосифовне, попробовал улыбнутся:
- Здравствуйте!
В ответ она чуть кивнула и продолжила смотреть куда-то вдаль, будто ничего не замечая, ничего не слыша, а только чувствуя что-то совсем близкое, страшное, неотвратимое, печальное.
Что затерялось там, вдали? Вдали лет, вдали весен , праздников и улыбок, теперь нельзя было вернуть, вернуть было невозможно и теперь это становилось только достоянием молодых, но и им теперь уже ничего не возвратить, именно так, как было тогда. И старуха будто понимала это, остановившись на пороге того, что как-то особенно вошло в ее память из далекого прошлого, которое казалось ей непоколебимым, мудрым и таким желанным для нее. Она не хотела никого впускать в свой далекий, ушедший, но незабытый мир, совершенно не понимая и, даже, злясь на настырных ходоков, пытавшихся понять прошлое, родившись в настоящем и еще надеющимся на будущее.

10

И теперь, сегодняшним утром, Пирожков, перестав обращать внимание на старуху, прошел к реке и выкупался. А затем сел в машину и уехал в город.
По обе стороны дороги шумел лес. Резвый ветер тормошил кроны деревьев. Начался дождь. Дождь то затихал, то снова бросал порывы мелких капель на шоссе. Пирожков стал более внимательным и чуть сбавил скорость. Но дорога, на удивление, была необычно пустынной. Машина шла легко и быстро. Вскоре впереди показался купол церкви, спрятавшейся в кронах разросшихся деревьев, но приблизившейся к дороге так, что по мере приближения к ней купол вырастал и вырастал. Церковь вырастала будто из самой природы. Сергей уже вполне отчетливо мог разглядеть крест. Но тут же быстро перевел внимание на дорогу. И задумался о леске, в котором неплохо было построится, и о том, что пепел от документов, а он теперь был точно уверен в этом, давно развеяло ветрами шести десятков лет.
Он вспомнил еще, что забыл купить сигареты...
Повернул к магазину и остановился чуть поодаль от входа в церковь.
У машины он чуть замешкался. Запер двери и повернул ко входу в церковь...
Какое-то непреодолимое чувство влекло его, хоть одним глазком заглянуть внутрь и приблизится к алтарю.
Неожиданно навстречу ему, прямо из церковных ворот, вышла, пошатываясь знакомая Марии Иосифовны, которая небрежно помахивала все той же огромной и неестественной иконой, которую Пирожков уже видел.
- А! - криво усмехнулась она. - Какие люди... Ты в какую сторону?! Подбросишь?!
Она приблизилась почти вплотную и на Сергея дохнуло жестким перегаром, а еще более наглостью... тем более, что он вполне ощутил прикосновение полных грудей знакомой к своей груди... от которой, возможно уже в ближайшем леске можно было ожидать вполне реальных, но теперь нежелательный ему, действий.
- Да... У меня... У меня тут с клапанами. Я в город. В мастерскую. Дотянуть бы...
Знакомая презрительно окинула его взглядом.
- Ну, ладно. Дай тогда закурить! А то автобус еще не скоро, - пьяная баба попыталась изобразить на лице подобие улыбки.
- У меня у самого. Я сейчас. Хотел вот в магазин. Если вы подождете...
- Не. Ты не мужик. Не мужик и все. Неее...- начала злится баба и, резко повернувшись, помахивая иконой, пошатываясь направилась к дороге.
Пирожков остановился у машины и, некоторое время, смотрел ей вслед.
- Да, что я свой хер на помойке нашел, - шепотом произнес он, как бы оправдывая себя, неизвестно перед чем. И вдруг ему показалось будто он снова видит, как Мария Иосифовна стоит у того же леска и чуть улыбается презрительной и недоброй улыбкой. Он мотнул головой. Но снова лицо Марии Иосифовны сперва сделалось серьезным, а потом будто каменным, как скала. И до его слуха долетели резкие и презрительные слова: - А что ты хотел теперь? Ну, что, слопал?!
Пирожков плюнул на землю и зло процедил:
- Вот, кликуша паршивая. Сволочь. Что б она пропала.
И неожиданно для себя перекрестился. Он быстро сел в машину и снова вырулил на дорогу в город.

Как-то зимой Сергей Пирожков узнал, что Мария Иосифовна той же осенью померла. Ему просто сказали об этом знакомые. И еще сказали, что дачу ее купил кто-то из новых, дерзких, вороватых и удачливых теперь. Кто-то из новых...
1999

Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100

Сайт управляется системой uCoz